Я чувствовала себя настоящим детективом, который идет по следу преступника, предвкушая его скорейшую поимку. Мне казалось впереди меня ждет хитроумный план, который сплелся так складно и сильно, что его не распутать, не увидеть подвох не представится возможным. Конечно, ведь полиции не удалось! Но Шерлок ведь не сдавался, распутывает самые безнадежные, на первый взгляд, дела.
Ах, да. Я не Шерлок Холмс и даже не детектив, да что уж там, я даже не помощник адвоката или работник юридических/страховых фирм, которые пытаются докопаться до сути. Греха таить не стоит, я даже не сильна в расследованиях, потому что…потому что мой ум не под то заточен, но разве его нельзя развивать? Почему бы мне не проверить себя и не попытаться развязать тот морской узел, на который плюнули блюстители порядка? Да, к слову признаться, они и не плевали, потому что все явно указывало на суицид. Все, кроме слов родственников, но как правило родственники всегда верят в лучшее, не подозревая, что творится на душе у человека. Уж я то знаю. Я это испытала на себе.
Тогда, как ты улыбаешься окружающим, представляя образ счастливой девушки, у которой вроде бы есть все необходимое: дом, любящая мать, вроде и парень есть, который «любит» тебя [или свою власть над тобой] и работа вроде есть какая-никакая, главное приносящая заработок. Что нужно еще для хорошей жизни? Если бы я знала рецепт, я бы обязательно поделилась тогда. Но в тот момент, когда лживая улыбка растягивается на губах, а ты бесцветным голосом отвечаешь на пустой вопрос: как дела-нормально, никто и не задумывается, что нормально на самом деле лишь для виду, для словца, лишь бы отвязаться от назойливых и банальных вопросов, которые задают из вежливости, но никак не из желания знать правду. Да и кому она нужна, ведь у всех есть свои проблемы и лезть в чужие совсем не хочется. Так вот, когда ты врешь всему миру внутри тебя тяжелеет бомба с часовым механизмом, тиканье которого с каждым днем становится все громче и громче, отдаваясь вибрацией в теле, в сердце, в самом его центре, добираясь до души, а потом взрываясь, сметает все на своем пути, рвет душу на клочки, лишает кислорода и желания дышать. И, даже если ты одумаешься, даже если сделаешь шаг в сторону с выбранного, с горяча, пути, внутри все равно будет пусто, рваные лохмотья души стыдливо прикроешь вновь улыбкой, соврав в очередной раз миру о своих чувствах. Но, как правило, люди редко одумываются или, редко успевают хоть что-то сделать, чтобы повернуть время вспять.
Я понимающе кивала, когда мне говорили, что он не мог, он так любил жизнь, они же его так хорошо знали, и чувствую горечь во рту. Они не могли, ведь даже я не ожидала от себя такого шага, вероятно и он сам не ожидал, он сам себя, вероятно, плохо знал, куда уж родственникам, у который есть собственные души. Но они так уверены! В их глазах столько надежды и рушить ее вновь очень опасно. Чужая душа- потемки, но этой попыткой они хотят убедить себя, что не виноваты в том, что мало обращали на него внимания, мало разговаривали по душам и помогали излечиваться словами, мало поддерживали и участвовали в его жизни. Если это так, если он и правда совершил такой шаг, то вина и совесть съедят их без остатка и даже, с предсмертной запиской: «прошу в моей смерти никого не винить», они будут знать- в этом есть их вина, пусть не вся полностью, но части достаточно.
Поэтому они охотно со мной побеседовали вновь, поэтому сразу приняли и рассказали без утайки [хотя рано об этом говорить], поэтому даже не подумали обо мне, как о возможной лживой журналистке или проходимке, которая эмоционально наживается на их горе, а у меня ведь даже не было корочки, какие обычно выдают помощникам. И я знала, немного погодя мне это аукнется так сильно, что меня могут выгнать из полиции, даже не смотря на все старания моего агента, да и мою совместную работу с детективами. Даже не смотря на ту книгу, которая вот-вот пустится в печать.
Последним пунктом назначения на сегодня был один из участников общества любителей Холмса. Все они [а их было трое без умершего] были весьма не любезны и неохотно отвечали на вопросы, недовольно кривили губы и чаще отвечали: не помню, чем задумывались над вопросом. Не замечала, что в произведениях Артура Конана Дойла такие неприятные личности в друзьях у Холмса, конечно, он и сам был не подарком, но все же!
Никто из них, впрочем, как и родственники, не замечали глубокой подавленности у мистера Коннора Джонсона. Они встречались каждую неделю, один день, занимая все свободное от других дел, время на распутывание вымышленного убийства или, если такого не подворачивалось, вспоминали истории именитого героя. В реальности, как оказалось, они не только не пересекались, но даже не общались. Весьма странно, будто это закрытый клуб или клуб анонимных любителей Шерлока Холмса, обычно в этих случаях люди пересекаются только на «сеансах».
Итак, мистер Лестрейд мало походил на протопитов героя из фильмов и сериалов, но более любезно пообщался со мной, все же, по сути, оставив ни с чем. Мне не пришло ничего другого на ум, как вернуться к этой странной тройке на следующий день, когда произойдет их очередное собрание и устроить им очную ставку, заодно узнав и о всех бывших членах этого любительского клуба. А в голове все время крутилась забавная фраза, по которой всегда узнавали великого, но вымышленного детектива: Во всем виноват дворецкий. Или как-то так. Может и у них он был когда-то?
Я почти дошла до своей машины, когда меня грубо схватили за руку и развернули к себе лицом. На меня смотрели негодующие зеленые глаза частного детектива, которого я видела в полицейском участке. И именно она занималась этим делом, а я лишь представлялась  помощницей детектива (а я же могу себя считать почти-помощницей-детектива-Дэнверса?) перед родственниками, хотя я же не говорила про нее конкретно? Да и что такого?
Я недовольно и с небольшим усилием выдергиваю свой локоть из ее цепкой хватки и чуть отступаю, чтобы держать ее на расстоянии. Не люблю, когда нарушают мое личное пространство. Я теряюсь, а иногда и бешусь. Не знаю с чего начать, то ли с такой же язвительной фразы и интонации, то ли попробовать установить более-менее мирный тон разговору. Конечно же, я бы тоже себя так вела, будь на ее месте.
- Мисс Коул,- не нахожу ничего умнее, чем начать именно с этого,- Не припомню, чтобы говорила им, что являюсь именно вашим помощником, но мне правда приятно с вами познакомится, я видела вас в участке, когда вы приходили за делом,- вздыхаю. Ну, зачем же так язвить и иронизировать? – Пишут, но, как правило, мало кто следует этому, иначе пропадает интерес к сюжету, когда персонаж не может ничего найти законными путями, - пытаюсь выдавить дружелюбную улыбку, а не едкую, какая зреет в мыслях. Не хотелось бы ссориться с человеком, которого наняли за деньги расследовать это дело,- Простите, мы, наверное, не с того начали,- делаю шаг вперед, словно говоря всем видом: я с миром, и протягиваю руку,- Я Оливия, не помощник детектива, но работаю с Ричардом Дэнверсом и набираюсь опыта,- может быть она сбавит обороты и перестанет наступать?

Взросление Мэгги совпало с сильной, глубокой влюбленностью. Связь отличницы с отпетым хулиганом обрастала слухами и сплетнями, которые в пригороде распространялись со скоростью звука. Сумасшедшая любовь, всепоглощающее чувство. Маргарет и Квентин забили тревогу, но их опасения были напрасны. Не смотря на репутацию плохого парня, Рик обладал твердым, волевым характером, стремлением к постоянному развитию, моральными принципами, тонким юмором и подкупающей к расположению харизмой. Подобрав ключик к сердцу Мэгги, молодой человек смог очаровать и ее родителей. Да и могло ли быть иначе, если дочь буквально светилась от переполнявших ее чувств и эмоций? И лишь одно терзало родительское сердце – любовь избранника дочери к мотоциклам и скорости. Влюбленные разделили эту страсть на двоих. Скорость стала их стихией. Им никогда не было скучно вместе. Подпитываемые страстью и бурлящим адреналином в крови, возлюбленные неслись по дороге жизни, не срезая углов на поворотах. Маленький поток машин на пригородных дорогах давал им возможность разгоняться до максимальной скорости, и риск стал неотъемлемой частью их отношений. Выскочившая из-за поворота машина внесла свои коррективы в жизни обоих. Авария на повышенных скоростях уносит жизни всех ее участников, но Мэгги удалось выжить.
Ее раны не были смертельными, уберег шлем безопасности, но скорая помощь подоспела не сразу. Келлер понесла большие кровопотери. С переломами и ссадинами ее доставили в ближайшую больницу, где в течение пяти часов врачи боролись за ее жизнь. Придя в сознание, брюнетка не задавала вопросов, яркая картина аварии, унесшая жизнь любимого человека, все еще стояла перед ее глазами. Мэгги удалось выжить, но она потеряла важную часть себя. И в ее потухших глазах поселилась скорбь.
Восстановительный период затягивался, а вместе с душевной травмой приходилось лечить и физические раны. Обезболивающие приносили успокоение, равнодушие к происходящему, апатию к жизни. Чтобы пережить боль потери и пугающую зависимость от таблеток Мэгги пришлось посещать школьного психолога. Вынужденные сеансы воспринимались девушкой болезненно. И только время расставило все по своим местам. Ей было сложно открыться перед чужим человеком, пустить его в свою жизнь. Да что там. Сложно было просто заговорить. Мэгги пряталась за книжками, уходя с головой в учебу. Лишь бы лишить себя свободных минут. Лишь бы разрывающие душу воспоминания оставались где-то в потаенном уголке ее памяти. И это принесло свои плоды. Келлер успешно окончила школу и поступила в Гарвардский университет на юридический факультет.

Почему она просто не положила трубку, едва услышала голос агента Бартона? Ответ довольно прост. Он лежит на поверхности. И его знает любой мало-мальски знакомый с Келлер. Девушка не любила не завершенных дел. Она не могла отпустить ситуацию, пустить все на самотек, включаясь в каждое обсуждение, перепроверяя собранные помощниками материалы. Брюнетка не терпела ошибок, не могла позволить кому-то упрекнуть ее в халатности или безответственности. Унизительным для нее было признание слабости, немощности. Отголосок пережитого прошлого постоянно звенел у нее в голове, напоминая как коротка человеческая жизнь, и что положиться можно лишь на себя. Ей нравилось собственными руками творить свою судьбу, выигрывать дела, строить карьеру. Нравился успех и уважение коллег. И если и терпеть поражение, то явно зная наверняка, что приложила максимум усилий, что сделала все возможное. Выстроенное дело начинало рушиться, едва голос федерального агента сообщил о каком-то общем знакомом, что сейчас лежал на столе судмедэксперта. Брюнетка не могла с точностью сказать, кто это или как этот человек связан с ее прошлым делом, но то что эта связь была, не оставалось ни малейших сомнений. Вопрос  самой себе о том ехать ли ей в морг или проигнорировать просьбу Бартона и отправиться домой был скорее риторическим.
И все же она не учла всех фактов. Брюнетке не приходилось прежде так близко подходить к жертвам убийств или бывать на опознании. Атмосфера морга была ей незнакома, и стоит добавить, мало приятна. Холодный яркий свет немного резал глаза, в то время как к горлу подкатывал ком. Мэгги слегка поморщилась от запаха и, отведя в сторону глаза, выдохнула. Брюнетке явно не хватало кислорода, и, возможно, ее лицо немного побледнело, но Келлер продолжала стоять на своем месте, словно это был привычный для нее зал суда. Беглым взглядом она пробежалась по белой простыне, прикрывающей тело рослого мужчины. Ей совсем не хотелось, чтобы ее открывали. Находясь в комнате допросов, Мэг приходилось видеть фотографии жертв, убитых, растерзанных, но чаще всего у полиции не хватало улик и эти фотографии должны были стать психологическим методом давления. Давлением, которого брюнетка не терпела. Она отмахивалась от них, как от назойливых мух, сохраняя холодность, лишь бы не пускать в ход эмоции. Но сейчас она чувствовала, что прошла точку невозврата, и просто обязана взглянуть в глаза смерти.
- Вы так любезны, мистер Бартон, что просто с первых слов располагаете к себе окружающих. Мэг смерила Джеймса холодной улыбкой, давая понять, что в словесной полемике ему не победить. – Давайте не будет бросать громких слов и выдвигать неподтвержденных гипотез. Если вы пригласили в морг меня, значит, ваши дела совсем плохи. В чем обвиняется мой клиент? Нет, не так. Что вы можете из этого доказать? Улики? Факты? Отпечатки? Может свидетели? Нет? Брюнетка театрально машет головой, поднимая брови в ожидании ответа на вопрос, который его даже и не предполагает. Ничего? Что ж. Вот вам моя версия событий. Чисто теоритически, разумеется. Ваш человек попал в определенную среду, где безопасность жизни не стоит в главе угла. Каждый день ваш подчиненный подвергал свою жизнь опасности. Он мог пасть жертвой уличных разборок, не влиться в коллектив… А, возможно, погиб при стычке с конкурентами. Может быть такое, агент Бартон? Знаете, что есть и такая вероятность. И даже оружие, на которое вы так рассчитываете, не свяжет это убийство с моим клиентом. Если конечно оно не будет его личной собственностью. Но вы же понимаете, что этого не будет? Вам просто не дадут открыть дела без более конкретных улик. Вы топчитесь на месте агент. Теряете время. Вам нечего предъявить моему клиенту. Иначе этот разговор проходил бы совершенно в другом месте.
Не сказать, что Мэгги не переживала или что ей было не жаль мужчину, лежащего на столе судмедэксперта, но девушка свыклась с несправедливостью мира, со свободой выбора и определенных последствиях этого выбора. Она понимала, что возможно у бывшего сотрудника полиции осталась семья, жена и дети, но это ни Келлер отправляла его в полицейскую академию, ни Келлер посылала на опасное задание, ни Келлер нажимала на курок. Как бы цинично это не звучало, но всегда найдутся люди, способные и желающие подняться на чем-то нелегальном. Она точно знала, что ее клиент виновен в поставке оружия и понимала, что возможно Джеймс прав в своих доводах. Но девушка так же знала, что на его место всегда придут другие. Не он, так кто-то еще. Так почему она должна облегчать работу правоохранительных органов, защищая клиента только в пол силы? И все же определенные нотки сожаления можно было заметить, если выделить интонацию или сквозящий вдоль стен взгляд, что так выборочно пропускает белую простынь. И возможно если бы Джейсм использовал чуть больше участия и меньше давления, Мэгги не смогла бы сохранить хладнокровие на лице, постепенно снимая свою оборону. Но Бартон давил подобно танку, шел напролом, не задумываясь о последствиях своей атаки. И едва он переступил черту, ворвавшись в личное пространство девушки, задавая свои провокационные вопросы, брюнетка не смогла сдержать эмоций.[float=left][/float]
- Интересная история, агент Бартон. А какова ваша роль в ней? Где были вы, когда вашего сотрудника убили? И почему ваше ведомство сработало так халатно? Агент Бартон, я работаю не первый месяц и даже не год. И ваши психологические приемы не заставят меня ужаснуться в содеянном. Хотите слышать мое мнение? Вы провалили дело. Вы потеряли своего сотрудника. Вы плохо делали свою работу. Вот в чем между нами разница, агент Бартон. Я свою выполнила на отлично.
Слова мужчины не просто задели брюнетку, они вывели ее из равновесия. И возможно она продолжила бы отвечать ему в той же манере, но чьи-то неспешные шаги переключили все ее внимание. Обернувшись, Келлер заметила вошедшую светловолосую девушку. И ее голос прервался. Сохраняя тишину, брюнетка наблюдала за приближением этой холодной красавицы к столу с лежащим на ней трупом.

На вечеринке по случаю окончания школы он не на шутку разошелся, употребляя все, что так или иначе притащили с собой сверстники, после чего, совершенно бесконтрольный, он был зачинателем драки, что испортила все веселье. На следующий день воспоминания о той ночи будто бы кто-то стер из его памяти, а сам он был обвинен во всех смертных грехах. Самыми крупными обвинениями, которые врезались в память по сей день, были обвинение в изнасиловании и избиение до полусмерти. Александр не понял как, но благодаря связям отец как-то умудрился замять это дело.
- - - - - - -
И все же прошлое, спустя много лет, не собиралось так просто отпускать. Стоило общественности узнать о том, что в списке кандидатов на членство в Палате представителей страны метит Александр Стронг, все былые разногласия разом всплыли в попытках испортить репутацию, вынуждая тем самым виновника, не желавшего возвращаться к грехам прошлого, свернуть все свои дела и совершить переезд в Бостон, город, который манил его уже не первый год.

Сомневаюсь, что его читают, но если нужен будет - предоставлю.

Девушки- удивительные существа. От состояния безудержной радости к крайней печали они могут перейти в считанные секунды. Кажется, что нет никаких границ, перед которыми можно остановиться и подумать: а стоит ли? Проанализировать и взвесить все «за» и «против», взглянуть на ситуацию с разных ракурсов, чтобы понять всю бессмысленность переживаний.
Вот сейчас она стоит рядом, что каждая клеточка трепещет от такой близости, каждый мускул напрягается, а мысли в хаотичном порядке разбегаются в разные стороны, оставляя после себя лишь одну единственную. От каждого ее нежного прикосновения внутри разгорается пламя, пульсирует томительной и приятной болью, током проходится по телу, сердце стучит тяжелее и чаще, где-то в районе горла или паха, будто блуждая по телу вместе с почти неконтролируемой волной. А вот она отстраняется, с недовольным блеском в глазах, метнув в тебя убийственный взгляд, который сам за себя говорил: ничего хорошего от него не жди. И изменения эти происходят в долю секунды, но даже облака на небе не превращаются в тучи так быстро.
Скрещенные руки на груди свидетельствуют о крайней степени возмущения, ты будто защищаешься и подчеркиваешь слова этим жестом. А между нами вдруг порывом ветра проскальзывает холодное недопонимание. Внутри все ежится, а во мне на мгновение становится пусто, будто оторвали_отобрали что-то важное. Жизненно необходимое. Руки безвольно опускаются, больше не ощущая мягкую ткань твоей кофты.
Я не любил ссоры. Не переносил их на дух, потому что это тот самый опасный обрыв, с которого можно с легкостью упасть в бушующую бездну. Она засосет тебя, утянет на дно, будто неяда или русалка, не отпустит до тех пор, пока не заберет последнее. И сопротивляться становится бесполезно, ведь каждое слово влечет за собой еще десять более обидных, хлестких, жестоких. И каждое слово увеличивает расстояние «между». После этого мосты могут быть сожжены дотла и, даже, если ты воздвигнешь новые, как раньше уже не будет, потому что обида и непонимание навсегда укоренится в тебе, будет разъедать медленно_мучительно. Она, как атомная бомба, уничтожит в итоге все безвозвратно, без шанса на искупление, оставив после себя лишь пустое поле, как будто ничего «до» и не было. И я не хотел, чтобы так было.
Объясняешь в чем дело, а каждое слово пропитано ревностью. И отворачиваешься, чтобы скрыть явные признаки. Я улыбаюсь против воли, представляя перед глазами, как ты забавно щуришься, когда говоришь и думаешь об этом. Еще минуту назад могла разразиться ужасная гроза, но все оказывается таким незначительным и мелким, что я чудом удерживаю смешок в мыслях. Благоразумно, ведь это еще больше может тебя разозлить.
Глупенькая! Какая же ты глупенькая, когда думаешь, что мне нужен кто-то еще кроме тебя одной! Порой, я поражаюсь, как можно допускать подобные мысли. Неужели не видно насколько я потерян/затянут в омуты твоих глаз? Неужели не видно, что я превращаюсь в глупого юнца рядом с тобой; как радуюсь я сам, когда смеешься ты; как отвечает мои глаза на твой взгляд; как отвечает мое тело на твои прикосновения. Разве можно забыть об этом?  Разве можно представить еще кого-то кроме тебя рядом со мной, в моем сердце, в моих мыслях, в моей жизни? Нет, конечно же нет! Мое сердце навсегда теперь в твоих руках, а я в твоей власти, а ты ревнуешь меня так яростно и жадно, будто есть шанс на другой исход. Его нет, я думал, ты знаешь.
- Глупости,- легкомысленно говорю я, вскидывая бровями и засовывая руки в карманы, в безуспешной попытке занять их чем-то,- Она совершенно не в моем вкусе,- хотя причина не только в этом, но все же. Разве я смогу ее защищать, как хрупкую драгоценность? Разве смогу шептать ей ласковые/пошлые слова, когда никто не слышит? Разве смогу отдавать ей всю свою нерастраченную нежность, как тебе Райли? Нет, Дайана не из тех, кто любит нежность; она не из тех, кого нужно защищать и более того, она не из тех кто любит мужчин. Она сама- мужчина в юбке: защитит кого угодно, наговорит пошлостей, порой немного грубых; ее хук слева оставляет после себя привкус соленой ржавчины, а вкусы в любви и страсти заставляют самих мужей прятать дорогих жен от ее цепкого взгляда. Ни в какой из вселенных у нас ничего бы не сложилось, потому что… Потому что мне нужно другое и то что мне так необходимо я могу найти только в своей жене.
Я медленно приближаюсь к Райли, пока та, отвернувшись, злится на меня и ситуацию в целом; делает вид, что очень занята своими мыслями или мнимыми делами, которые вдруг нашлись на кофейном столике в кабинете отдыха ФБР.
- Милая, посмотри на меня,- я кладу ладони ей на плечи, чтобы оповестить о своей близости, но жду, когда она обернется сама,- В любом твоем преступлении я лишь стану соучастником, - наклоняюсь и шепчу ей тихо, а ладони скользят по рукам, чтобы найти привычное место на талии,- но… все же, давай я кое-что тебе объясню,- нежно целую ее в шею,- Два года назад я выбрал тебя и ни при каких обстоятельствах менять свой выбор не намерен,- или это ты выбрала меня среди сотни других, более подходящих тебе, мужчин, с которыми явно было бы намного интереснее, чем с фбр-овским шкафом вроде меня,- Неужели ты не видишь, как сильно я тебя люблю?- я прижимаю ее к себе вновь и не чувствую сопротивления. Вновь вдыхаю запах ее волос, чувствую тепло, что наполняет меня до краев.  И радуюсь, что опасный момент иссяк, высох, как капля росы на палящем солнце,- Никакая Дайана с расстёгнутыми пуговицами на рубашке не стоит твоей ревности,- я усмехаюсь, добираясь до самой сути невозможности того, чего себе уже могла надумать моя жена,- Если кому и нужно начинать ревновать, так это мне… Перестань, детка,- целую в затылок,- Ты здесь и это самое главное.

Я вдруг сдулась, выдохлась, как теплая газировка и поняла, какой глупой была, когда решила, что у меня выйдет. И правда, чем я руководствовалась, влезая в это закрытое дело. Более того, в дело, которое оплачено другому человеку. А с другой стороны я ведь не брала платы за свои старания, правда? И, если не ради денег, то ради чего я это затеяла?
Во-первых, хотела проверить саму себя. Стала ли я наблюдательнее к деталям, научилась ли мыслить не только, как преступник, но и как полицейский или хотя бы, как писатель детективных романов. В фильмах все оказывается так легко, даже, когда не все свидетели хотят помогать полиции. Ну и что, что это все подогнано под сценарий? До того, как я напросилась работать в участке, я вообще считала это не реальным для простого обывателя, пусть даже с большой фантазией. Возможно, тут дело в образовании. Юристу было бы легче? Смотрю на детектива, размышляя, легче ли ей сейчас? По лицу и движениям руки, слегка раздраженно поправляющей прическу, видно, что не особо. Я-то здесь и лезу не в свое дело.
Во-вторых, мне, как и любому нормальному человеку, было интересно- оправдаются ли подозрения родных касательно характера смерти жертвы. Правда ли это убийство или, как и было заявлено ранее- самоубийство? Ведь даже, если он не показывал, как ему плохо, мысли вполне могли возникать в его голове, набирая сил с каждым днем. Успел ли он одуматься прежде, чем смерть забрала его?
В-третьих, я видела насколько были убиты горем родные умершего. Видела в их глазах теплящуюся надежду на то, что все выводы полиции развеются после тщательного расследования со стороны за деньги и обелят_успокоят их совесть, которая грызет нутро каждую минуту. Мне хотелось помочь снять им эту ношу с плеч, чтобы они не винили себя в произошедшем оставшиеся годы.
В-четвертых, а если это самоубийство? Что толкнуло Коннора Джонсона на подобный шаг? Любовные перипетии? Жизненные неурядицы? Проблемы на работе? Море алкоголя? Может быть маниакально-депрессивный психоз из-за жизни в целом? Не сказать, чтобы его времяпровождение было веселым и полным интереса к жизни.
Итак, Оливия, что же ты скажешь Веспер Коул, чтобы она не решила пинком под зад вышвырнуть тебя из этого дела? Но я не могла сказать о самом главном, что понимаю человека, покончившего с собой лучше, чем кто бы то ни был. Конечно, и красавицу Веспер я не знаю, в ее жизни тоже могло быть много кочек и ям, но по одному ее виду ясно, что у нее сильный дух, а такие не решают покончить с собой.
Самоуверенность и альтруизм?- усмехаюсь я. Нет, будет звучать нагло и грубо, она может это снова принять в штыки. Но, если скажу, что я писатель, то она, как и многие-многие окружающие может это расценить, как бессовестное использование чужого горя для наживы. Пусть даже для душевной нежели финансовой. Нет! Конечно же, это не так. Я не собиралась ничего использовать для своей работы, кроме полученного опыта самостоятельного расследования.
Если честно, то я не находилась с удобным ответом, который удовлетворил бы нас обоих.
- Возможно, это чрезмерная самонадеянность, но я хотела попытаться самостоятельно докопаться до сути,- а потом мне пришла в голову мысль, не особо хорошая, но как вариант могла прокатить, потому что отчасти была правдой. Или даже полностью была правдой, Дэнверса ведь не поймешь. Темная лошадка,- Детектив Дэнверс считает, что я ни на что не способна и мечтает от меня избавиться,- и я вовсе не пыталась надавить на женскую солидарность. Ну, если только чуть-чуть.
Немного расслабилась, когда Коул предложила перейти на многообещающее «ты» и разговор за кружкой кофе. Кофе мне определенно не хотелось, но поговорить очень даже.
- Хорошо, так даже лучше,- потому что я чувствовала себя не в своей тарелке. Вновь поставив машину на сигнализацию, я направилась за детективом, решаясь начать разговор с правды о себе, чтобы не было никаких казусов в дальнейшем, после которых Коул чего доброго посадит меня за помехи в расследовании дела частного характера. Интересно, а так можно? даже, если нельзя, Рик ей в этом может охотно помочь,- И, если на чистоту, то я не совсем детектив. Вернее совсем не детектив и даже не студентка юридического факультета,- эту часть объяснений я жутко не любила. Во-первых, потому что объясняла уже в сотый раз; во-вторых, потому что у всех складывалось предвзятое мнение. Очередной писака, которого не волнуют чувства других и справедливость, а лишь собственная нажива. Писатели для них все равно, что надоедливые журналисты. Ох и зря я, наверное, начала эти объяснения.

я не чувствовала жизни. нет…наверное, это кощунственно, думать о таком рядом с мертвым человеком и чересчур очевидно, чтобы уточнять, но сейчас я вовсе не о трупе в переулке. до того, как я оказалась здесь я и не знала всей порочности нашего мира. конечно, я слушала новости, мельком видела места преступления, читала книги и газеты, но именно сейчас, стоя в сыром переулке, таком характерном для Бостона и для убийств, я всецело осознала трагичность и ужас жизни.
вот ты живешь, работаешь, встречаешься с друзьями, влюбляешься, ненавидишь, строишь планы, сплетничаешь о сотрудниках или о начальстве, ходишь в гости и покупаешь подарки на праздники, звонишь родным и обещаешь приехать на уик-энд, а вот ты лежишь в темной улочке, скрытый холодными, безликими высотками у мусорных баков, будто и не было жизни «до»,  кровавой раной на груди, совершенно одинокий, незащищенный, всеми покинутый и…мертвый. абсолютно и бесповоротно. и тебе уже все равно, кто покормит твоего кота вечером; кто заберет почту из ящика; кто купит подарок любимой племяннице; кто скажет «люблю» перед сном; кто будет ждать тебя в эти выходные на семейный ужин; кто будет жить в твоей квартире после. потому что тебя уже нет.
внезапно твоя жизнь обесценивается, старания оказываются напрасными, а все мечты и желания разлетаются по ветру. остается только память, ворох фотографий. сначала человек забывает голос, потом вынужден подкармливать воспоминания потускневшими фото. но со временем не останется и людей, которые тебя помнили, а значит…значит, даже память не вечна.
осознание собственной смертности, действительно осознание во всех гранях, повергает в ступор_шок_оцепенение, которое не исчезает бесследно, а оставляет неизгладимое впечатление. и каким бы трагичным не был конец твоего пути некоторым людям удастся сделать из него шоу. всегда не любила журналистов, которые делают выгоду из смерти, которые наживаются на трагедии, а иногда и привирают для пущего эффекта. конечно, это их работа, но…но, тебя это не касается пока их длинные языки не затрагивают твой мир.
я стояла за желтой оградительной лентой, подальше от толпы зевак, но и не слишком близко к телу. с такого расстояния я прекрасно видела бедную жертву, которая при жизни как выяснилось занималась спортом. появившийся судмедэксперт очень меня удивил. она была больше похожа на модель из компании девушек, рекламирующих нижнее белье, чем на человека, который кромсает мертвые тела и разговаривает научным языком. и, честно признаться, это меня ужасно порадовало, потому что всем известно предвзятое мнение о женщинах, да еще и блондинках. но доктор заткнула бы любого мужика за пояс. например, как моего «куратора», которого явно не нравилось, что я таскалась за ним по местам преступления.
господи, спасибо моему литературному агенту, что достала для меня этот бессрочный пропуск в департамент полиции. я же не могу писать вечно подростковые романы.
внимательно вслушиваясь в разговор сотрудников полиции, я смотрела на рыжеволосую девушку, которая все свои заплывы закончила накануне. могла ли это быть соперница в работе или на любовном фронте? но застрелить, по-моему это слишком претенциозно. я вообще не понимала тех, кто совершал такой поступок. это не маньяки с маниакальностью и зависимостью. это обычные люди…хотя, когда совершаешь подобное лишаешься права называться «обычным».
судмедэксперт налетела на меня внезапно, а я, занятая своими мыслями и пристальным наблюдением за действиями полицейских, не сразу заметила, что дамочка направляется именно ко мне. сердце в груди тяжело бухнуло и замерло, ожидая чего-то…взгляд особы не предвещал ничего хорошего.
интересно, покинет ли меня ощущение неуместности даже тогда, когда все в полицейском участке будут меня знать?
-Я с детективом Мерфи, Оливия Батлер,- я неловко протянула руку для приветствия, но вероятно отклика ждать не следовало, поэтому я опустила ее,- Вы, наверное, не слышали, но некоторое время я буду докучать полицейским для своей новой…книги,- вдруг это стало так глупо. я, бумагомарательница и ничего не понимающая в преступлениях, буду мешать работать людям, которые ловят преступников и очищают город и для чего? для того чтобы написать книгу и заработать! боже, со стороны это просто идиотизм и неуважение.